Викторианская проза | Поезд на Джанкой

Я очень хотел съездить в Касабланку, но финансовое положение распределило меня на украинский берег Азова. 

Езда на советских поездах – вполне себе достойная компенсация житья в советских городах. Звук, запах и динамика тамбура РЖД-вагона в разы превосходят аналогичные характеристики нью-йоркского CBGB или лондонского бутика Малькольма Макларена в их лучшие годы. В советском тамбуре можно пить водку. Равно увлекательно здесь кричать в компании или петь песни одному, воткнув капельки поглубже и прислонившись ко входной двери. Если вдруг у тебя будет гитара или друг, который умеет на ней играть, можно с легкостью творить панкушный нойз, не прибегая к помощи электричества, что уникально, согласитесь. Короче, поезд Санкт-Петербург-Джанкой – отдушина для человека, который только что простился с грезами о глиняных окопах Касабланки и мчится в сторону унылого замкадья (уж простите меня, дорогие москвичи, за эксплуатацию вашего штампа).

Варвара Михална, - говорю я и кланяюсь, - никто не знает, в каком мире мы живем и почему все так, как оно есть, - и обещаю ей убрать тамбур от блевотины незамедлительно и до утра. Молодые проводницы – это не то, что нужно мужчине, выброшенному на берег волной бедности. Нет. Пожилая Варвара Михална, мой ангел тотального пуританства, не даст повода кричащей душе роллинг-стоуна ударить в грязь лицом и остановить гонку разбитых гитар, нет, она мой безумный покой. Я ударяю локтем в дребезжащую стену и сползаю на мокрый пол тамбура. Руки плохо слушаются, и чтобы выдернуть телефон из чехла мне приходится закусить его зубами. Nokia Media Player показывает, что до конца альбома Clap Your Hands Say Yeah осталось 2 песни. Мне грустно и злобно. Делаю глоток виски (бутылка бурбона – все, что осталось от былого великолепия) и возвращаюсь обратно в мир ревущего тамбурина, рваных гитар и неуемной боли катящихся по ветру камней.