Красивый лаконичный культ – я о нем мечтаю. Концерты Сургановой, забитые лесбиянками. Гарри Мур в этом автомобиле звучит как язычки огня в бабушкином камине. Фэнтези – их же можно прочесть все! Один город – одна команда, вперед за Питер, епта! Ну и все в таком духе.
40 лет в Лосиновске работал один единственный гастроном. Три поколения Алешиных и Чапаевых работали за прилавком «Дружбы», три поколения жителей Лосиновска покупали плавленый сыр у Алешиных и Чапаевых. 14 июня (черный день в истории Лосиновска) из зарослей Огонь-травы выросла газель, за ней ещё одна, на них верхом – братья Рустам и Клыч.
***
Звучит Just One Of Those Things в исполнении Брайана Ферри. Женщины в платках по пути с реки кружатся вокруг дворника Петьки. Петька околдован. Проплывающих на изящных газелях братьев Алибековых никто не замечает.
***
Открытие нового гастронома «Чирка» шокировало общественность. Селяне отошли от возмущения лишь к женскому дню в бане. Утром в субботу Рустам обнаружил своего брата, сидящим перед разбитыми витринами «Чирки» с кругом колбасы и бутылкой кефира в руках. На стене краской было написано: «Одно село – один гастроном». Клыч кусал колбасу, глотал кефир и горько плакал.
Димас лучше всех танцевал Майкла Джексона. Он единственный, кто танцевал Майкла Джексона. Он танцевал только Майкла Джексона. Когда поп-король умер, Димас бросил пить. Когда алкоголик бросает пить – это даже хуже, чем когда нормальный человек уходит в запой. Прошел месяц, хандра не спадала. Димас купил машину, сделал предложение любимой женщине. Жизнь буквально на глазах уходила у него из под ног. Он так и не научился водить, а на Обуховской подморозило, так что у бомжа не было шансов: тело отбросило фантиком в сторону серой урны (не попал), Димас запыхавшись, с тряской в руках склонился над своей жертвой.
- господи, прости меня!
- положи на место, положи на место, - водянистая, чуть янтарная с нотками мускуса и ароматом абрикоса, миндаля, кровь вытекала из бомжа как коньяк из бочки. Он бредил.
- я больше так не могу. Я не виноват!, - грязными мокрыми насквозь руками Димас вцепился в свои белые джинсовые колени, согнувшись в насекомую, горящую, но хладнокровную метафору.
Входящий вызов смерти: бомж завибрировал у меня на руках, влажный блеск наших глаз столкнулся в этот последний миг, и он проговорил. Четко. Сильно. Мужественно: «Король жив. Он в Тайване, он желтый. Скоро он придет вновь!»
Стоя с лопаткой в руке, глядя в лоток студня, как в карьер, я переживал за холодильник, распахнутый у меня за спиной. Он был в зоне риска, он был на грани фатального разморожения, но я не мог оторвать глаз от студня, который умирал у меня на глазах: блестящий, мирный как океан, с соснами петрушки, с китами мяса, уплывал, искрился в летнем солнце. Потом я посмотрел на себя в зеркало. Потом на чайник. Я совсем забыл про заваренный чай, который уже, наверное, остыл. Вот жеж чертова мать.
40 лет в Лосиновске работал один единственный гастроном. Три поколения Алешиных и Чапаевых работали за прилавком «Дружбы», три поколения жителей Лосиновска покупали плавленый сыр у Алешиных и Чапаевых. 14 июня (черный день в истории Лосиновска) из зарослей Огонь-травы выросла газель, за ней ещё одна, на них верхом – братья Рустам и Клыч.
***
Звучит Just One Of Those Things в исполнении Брайана Ферри. Женщины в платках по пути с реки кружатся вокруг дворника Петьки. Петька околдован. Проплывающих на изящных газелях братьев Алибековых никто не замечает.
***
Открытие нового гастронома «Чирка» шокировало общественность. Селяне отошли от возмущения лишь к женскому дню в бане. Утром в субботу Рустам обнаружил своего брата, сидящим перед разбитыми витринами «Чирки» с кругом колбасы и бутылкой кефира в руках. На стене краской было написано: «Одно село – один гастроном». Клыч кусал колбасу, глотал кефир и горько плакал.
Димас лучше всех танцевал Майкла Джексона. Он единственный, кто танцевал Майкла Джексона. Он танцевал только Майкла Джексона. Когда поп-король умер, Димас бросил пить. Когда алкоголик бросает пить – это даже хуже, чем когда нормальный человек уходит в запой. Прошел месяц, хандра не спадала. Димас купил машину, сделал предложение любимой женщине. Жизнь буквально на глазах уходила у него из под ног. Он так и не научился водить, а на Обуховской подморозило, так что у бомжа не было шансов: тело отбросило фантиком в сторону серой урны (не попал), Димас запыхавшись, с тряской в руках склонился над своей жертвой.
- господи, прости меня!
- положи на место, положи на место, - водянистая, чуть янтарная с нотками мускуса и ароматом абрикоса, миндаля, кровь вытекала из бомжа как коньяк из бочки. Он бредил.
- я больше так не могу. Я не виноват!, - грязными мокрыми насквозь руками Димас вцепился в свои белые джинсовые колени, согнувшись в насекомую, горящую, но хладнокровную метафору.
Входящий вызов смерти: бомж завибрировал у меня на руках, влажный блеск наших глаз столкнулся в этот последний миг, и он проговорил. Четко. Сильно. Мужественно: «Король жив. Он в Тайване, он желтый. Скоро он придет вновь!»
Стоя с лопаткой в руке, глядя в лоток студня, как в карьер, я переживал за холодильник, распахнутый у меня за спиной. Он был в зоне риска, он был на грани фатального разморожения, но я не мог оторвать глаз от студня, который умирал у меня на глазах: блестящий, мирный как океан, с соснами петрушки, с китами мяса, уплывал, искрился в летнем солнце. Потом я посмотрел на себя в зеркало. Потом на чайник. Я совсем забыл про заваренный чай, который уже, наверное, остыл. Вот жеж чертова мать.
Комментариев нет:
Отправить комментарий