— Не знаю я, сколько мне его нужно… Мааам, я в школе на черчении решала 2 контрольные, мне 2 пятерки вместо одной ставили! Я сама все могу померить, просто сейчас это тяжело, надо чертить все это, думать… Я лучше потом в Метрику съезжу, они мне сами бесплатно там все померят. Да.. Да.. Нет, Вова со свекром находятся в полной уверенности, что лучше линолеума покрытия напольного не существует. Нет. Нет. Откуда я знаю, это у них семейное, наверное. Они здесь не помощники, мам.
***
— Мужики, Юлец, едрена-мать, уперлась со своим ковром, хоть сквозь землю провались, - стелим в комнату ковер и все тут!
—Гагх, Дк ты ей говорил, что будет вонять, как у Георгича!
Общий смех.
—Мужики, что я только ни делал: и про Георгича рассказывал, и про то, что она его драить будет напоминал, и в цену этого монстра ее носом тыкал, а все что в лоб, что полбу: хочу ковер, раскорячилась как колорадский жук… етить, - сплевывает желтеньким в траву.
—Мне твои заботы, Вовка! У меня Иришка в пятницу такую истерику закатила по пьянке - мертвых выноси! Слушайте.
***
Притон Георгича. С трехметровых потолков свисают лохматые позапрошлогодние ловушки для мух. Двери коммуналки расходящиеся рыбьими ребрами, увешаны Поллаком, писаным опавшей белой краской на деревянных досках. Стаи тапок-утят протертые песком и грязью местных постояльцев, съемщиков, гостей жмутся к порогам.
— Здарова, Георгич! Принимай гостей!
— Здравия желаю, гости дорогие! Проходите, раздевайтесь, тапочки можно не надевать – у меня полы теплые.
Георгич в кардигане и усах кисточках. Усы засохли, будто их забыли помыть после обойного клея. В кардигане не хватало зубов, и он дыряво улыбался животом аккурат через пуговицу. Дверь открылась, и зашелестел густой масляный ковер. Никто не знал, как Георгич достал этот ковер много лет назад: доходящий если не до колен, то до щиколоток наверняка, пунцовый, отражающийся во всем вокруг, заморский ковер, несомненно, стоил бешеных денег, которых у Георгича никогда не было. Если бы он не начал топтать его в теплые сезоны босиком, или хотя бы мыл, на выбор, ноги или ковер, за этот артефакт его бы давно уже убили. А так – созерцание шедевра было привилегией простудных да самого Георгича. Воняло нестерпимо. Юля побледнела и вцепилась в мужье плечо хваткой, которая заставила того быстренько закрыться лежавшем на секретере медным подносом.
— Ты чё поднос схватил, Михалыч!
— Интересный у тебя поднос, Георгич, персидский, — процедил Вова, концентрируясь на пыльной радиаторной решетке старого ксерокса. Жена давно, он уже перестал считать сколько месяцев, не сжимала так его плечо. Стояк был просто дичь какой неприличный. Как ни странно, стеснялся он больше не Георгича, а супругу. Та за последние месяцы стала совсем чужой, и вот выяснилось, что это имело свои положительные стороны: он почувствовал стеснение, которое давно испарилось из их скучного быта и с собой прихватило последние лучики молодости. Постельные «я тебя люблю» в какой-то миг стали синонимом «спокойной ночи», а прикосновения не сжимались больше, чем этого требовал этикет выхода из транспорта. А тут такие страсти в плече!
— Да какой же персидский, ты книжек перечитал что ли, трубадуй, хех. У меня ковер и тот не персидский, а ты подноса ломовского не узнаешь, чудак! Пойдем, я тебе коньячка плесну, шикарный новый коньяк в продаже появился! Нигде не достать, только в Полушке продается! Юлечка, вы тоже присаживайтесь, бледненькая какая? Михаилыч, ты что же это, жену голодом моришь?!
— Я думаю…, - Вова не договорил, но этого и не требовалось, Георгич увлеченно разливал и ничего вокруг не слышал. Чокнулись. Закусили мишками на севере.
— Так, чем, собственно говоря, обязан такому приятному визиту?
— Да понимаешь, Георгич, мы полы ме.., - она не дала ему договорить, грубо треснув по щиколотке.
— Мы хотим принтер купить домой, а Вова сказал, что у вас хороший, расскажите, какой лучше выбрать?
Она как всегда шпарила под гудящие машины, игнорируя разметку, глядя только вперед. Господи, да что же это за женщина такая! Как с ней можно жить! Вова бежал следом, неуверенный в том, что собирается делать. Решение смущало радикальной новизной при сохранившихся аргументах. Но оно было принято.
— Юль. Юль! Постой. Ладно, давай купим ковер, черт с ней с ценой, не так и дорого. А до такого состояния как у Георгича ты не дашь его довести! Да подожди ты, куда несешься, окаянная!
— Ты был прав, постелим ковролин, - она как будто специально это сейчас делала. Как будто он всегда должен был ей проигрывать, но не сдаваться, - а на сэкономленное купим принтер, Катьке по школе пригодится.
Вова стоял на тротуаре, совсем растерянный. Что же ты хочешь от меня, жизнь окаянная? Куда мне деваться от этих выборов? Слева пролетали машины, справа шелестел утками приусадебный сквер, впереди удалялась его жена, позади Георгич распечатывал какие-то сомнительные рецепты супов Адриатики, которые через 2 дня приведут его к смерти. Внутри оседала любовь.
***
— Мужики, Юлец, едрена-мать, уперлась со своим ковром, хоть сквозь землю провались, - стелим в комнату ковер и все тут!
—Гагх, Дк ты ей говорил, что будет вонять, как у Георгича!
Общий смех.
—Мужики, что я только ни делал: и про Георгича рассказывал, и про то, что она его драить будет напоминал, и в цену этого монстра ее носом тыкал, а все что в лоб, что полбу: хочу ковер, раскорячилась как колорадский жук… етить, - сплевывает желтеньким в траву.
—Мне твои заботы, Вовка! У меня Иришка в пятницу такую истерику закатила по пьянке - мертвых выноси! Слушайте.
***
Притон Георгича. С трехметровых потолков свисают лохматые позапрошлогодние ловушки для мух. Двери коммуналки расходящиеся рыбьими ребрами, увешаны Поллаком, писаным опавшей белой краской на деревянных досках. Стаи тапок-утят протертые песком и грязью местных постояльцев, съемщиков, гостей жмутся к порогам.
— Здарова, Георгич! Принимай гостей!
— Здравия желаю, гости дорогие! Проходите, раздевайтесь, тапочки можно не надевать – у меня полы теплые.
Георгич в кардигане и усах кисточках. Усы засохли, будто их забыли помыть после обойного клея. В кардигане не хватало зубов, и он дыряво улыбался животом аккурат через пуговицу. Дверь открылась, и зашелестел густой масляный ковер. Никто не знал, как Георгич достал этот ковер много лет назад: доходящий если не до колен, то до щиколоток наверняка, пунцовый, отражающийся во всем вокруг, заморский ковер, несомненно, стоил бешеных денег, которых у Георгича никогда не было. Если бы он не начал топтать его в теплые сезоны босиком, или хотя бы мыл, на выбор, ноги или ковер, за этот артефакт его бы давно уже убили. А так – созерцание шедевра было привилегией простудных да самого Георгича. Воняло нестерпимо. Юля побледнела и вцепилась в мужье плечо хваткой, которая заставила того быстренько закрыться лежавшем на секретере медным подносом.
— Ты чё поднос схватил, Михалыч!
— Интересный у тебя поднос, Георгич, персидский, — процедил Вова, концентрируясь на пыльной радиаторной решетке старого ксерокса. Жена давно, он уже перестал считать сколько месяцев, не сжимала так его плечо. Стояк был просто дичь какой неприличный. Как ни странно, стеснялся он больше не Георгича, а супругу. Та за последние месяцы стала совсем чужой, и вот выяснилось, что это имело свои положительные стороны: он почувствовал стеснение, которое давно испарилось из их скучного быта и с собой прихватило последние лучики молодости. Постельные «я тебя люблю» в какой-то миг стали синонимом «спокойной ночи», а прикосновения не сжимались больше, чем этого требовал этикет выхода из транспорта. А тут такие страсти в плече!
— Да какой же персидский, ты книжек перечитал что ли, трубадуй, хех. У меня ковер и тот не персидский, а ты подноса ломовского не узнаешь, чудак! Пойдем, я тебе коньячка плесну, шикарный новый коньяк в продаже появился! Нигде не достать, только в Полушке продается! Юлечка, вы тоже присаживайтесь, бледненькая какая? Михаилыч, ты что же это, жену голодом моришь?!
— Я думаю…, - Вова не договорил, но этого и не требовалось, Георгич увлеченно разливал и ничего вокруг не слышал. Чокнулись. Закусили мишками на севере.
— Так, чем, собственно говоря, обязан такому приятному визиту?
— Да понимаешь, Георгич, мы полы ме.., - она не дала ему договорить, грубо треснув по щиколотке.
— Мы хотим принтер купить домой, а Вова сказал, что у вас хороший, расскажите, какой лучше выбрать?
Она как всегда шпарила под гудящие машины, игнорируя разметку, глядя только вперед. Господи, да что же это за женщина такая! Как с ней можно жить! Вова бежал следом, неуверенный в том, что собирается делать. Решение смущало радикальной новизной при сохранившихся аргументах. Но оно было принято.
— Юль. Юль! Постой. Ладно, давай купим ковер, черт с ней с ценой, не так и дорого. А до такого состояния как у Георгича ты не дашь его довести! Да подожди ты, куда несешься, окаянная!
— Ты был прав, постелим ковролин, - она как будто специально это сейчас делала. Как будто он всегда должен был ей проигрывать, но не сдаваться, - а на сэкономленное купим принтер, Катьке по школе пригодится.
Вова стоял на тротуаре, совсем растерянный. Что же ты хочешь от меня, жизнь окаянная? Куда мне деваться от этих выборов? Слева пролетали машины, справа шелестел утками приусадебный сквер, впереди удалялась его жена, позади Георгич распечатывал какие-то сомнительные рецепты супов Адриатики, которые через 2 дня приведут его к смерти. Внутри оседала любовь.
Комментариев нет:
Отправить комментарий